Уроки жизни Ингрид Бергман

Ингрид Бергман - одна из самых красивых актрис ХХ века

В ноябре 2010 года я впервые приехал в Стокгольм и в первый же день наткнулся в магазине на свою любимую книжку. Букинистическое издание на английском языке (книга давно уже не переиздавалась на английском, а на русском вообще выходила лишь один раз, в конце 80-х, в сильно сокращенной версии. Вот тогда я ее прочитал, а потом потерял; но с конца 80-х помнил почти наизусть).

Это автобиография одной из самых приятных женщин и лучших актрис ХХ века, Ингрид Бергман, звезды "Касабланки", "Убийства в Восточном экспрессе", "Газового света", "Анастасии", "Дурной славы" и еще трех десятков классических фильмов. Она была красивой, одаренной, умной, по-шведски здравомыслящей, пугающе честной. При желании можно даже предположить, что она была лучшей женщиной на земле.

Единственный в ее жизни скандал был связан с тем, что она развелась с мужем-шведом, уйдя к итальянскому режиссеру Роберто Росселлини. В 1940-х это считалось тяжким грехом - и десять лет Бергман в Америке называли непристойной особой, пока она с триумфом не вернулась в Голливуд, получив за роль Анастасии, пропавшей и новообретенной дочери Николая II, "Оскара".

Книга называется "Моя история" (в русском переводе - "Моя жизнь"). Она написана в соавторстве с Аланом Берджессом (фактически это сплошной его текст с вкраплениями прямой речи героини). В Стокгольме я начал ее перечитывать - и оказалось, что для меня этот город и вся Швеция связаны в первую очередь не с Карлсоном, не с однофамильцем актрисы Ингмаром Б., снявшим ее в "Осенней сонате", не с селедкой, не с IKEA, не с Лисбет Саландер, а вот с этими эпизодами.

Она родилась 29 августа 1915 года, и 29 же августа умерла - в 1982-м.

Я привожу здесь отрывки в своем переводе с английского. Только одна главка - про Геббельса - в переводе Л. Богомоловой, из русского издания 1988 года, которое я сейчас все-таки нашел на "Флибусте".

ПРО САМОУБИЙСТВО

Совсем юная Бергман пошла на прослушивание в Королевский драматический театр. Ей кажется, что она его провалила и жить дальше незачем: если она не будет актрисой, нет смысла быть кем-то еще. К тому же она пообещала родным, что если не примут - откажется от глупой затеи с актерством и будет примерной домохозяйкой. И вот она хочет утопиться.

"Она стояла около маленького киоска, надпись на котором извещала: "Билеты на паромы до Юргардена и Скансена проданы". Вокруг никого не было. Вдалеке орали несколько чаек, еще несколько планировали на горизонте. Далеко вдали над водой сияла золотая башенка Северного музея. Вода была блестящей и темной. Она сделала шаг вперед и вгляделась в нее. Вода была темной, блестящей и грязной. Когда ее вытащат, она вся будет в мерзкой слякоти. Совсем не такой, как Офелия, плывущая по хрустально-чистым, пахнущим цветами водам шекспировской Аркадии. Ей придется проглотить всю мерзость, которая плавает в этой воде. Ух. Это нехорошо".

Бергман развернулась и пошла домой (конечно, потом ей пришло письмо, где сообщалось, что прослушивание прошло успешно).

ПРО "ЗИГ ХАЙЛЬ"

Бергман знала немецкий (это был один из пяти языков, которые она знала), и иногда снималась в Германии.

"В Берлине 1938 года атмосфера не только на студии, но и во всей стране просто пугала.

Карл Фрёлих (режиссер. - Прим. ред.) взял меня однажды на одно из нацистских сборищ. Он, думаю, хотел поразить мое воображение. Громадный стадион, факелы, оркестры, солдаты в стальных касках, Гитлер, входящий военным шагом, и десятки маленьких девочек, бегущих с букетами цветов... и Гитлер, нежно целующий их; все это и сейчас можно увидеть по телевидению в старой хронике. Потом крик «Sieg Heil» и вытянутые в нацистском салюте руки. Я смотрела на все это с невероятным изумлением. А Карл Фрёлих едва не упал в обморок. В ужасе он прошептал мне:

- Боже, почему ты не салютуешь?

- А зачем, собственно, я должна это делать? У вас прекрасно получается и без меня, — возразила я.

Бергман знала немецкий и снималась в Германии

- Ты просто идиотка! Ты должна это сделать. На нас все смотрят.

- Никто на нас не смотрит. Все смотрят на Гитлера.

- На меня смотрят. Все знают, кто я. Я не хочу иметь из-за тебя неприятности. На нас всячески давят. Будь осторожна, когда что-то говоришь. Здесь не шутят. Это все очень серьезно...

Я никогда не поднимала руку в нацистском приветствии и позднее, оставшись наедине с Фрёлихом в его собственном кабинете, сказала:

- Я ведь шведская актриса, приехавшая сюда на несколько недель.

- Это тебя не спасет. Ты наполовину немка. Эти люди жестоки и опасны. У них повсюду глаза и уши. И еще. Если ты получишь приглашение от доктора Геббельса на чашку чая — а ты наверняка получишь его, — ты должна сразу сказать «Да». Не вздумай отказываться, ссылаясь на головную боль. Ты должна пойти. Он любит молодых актрис, и говорить тут не о чем. Пойдешь.

- Но почему именно я? Меня не интересует ни доктор Геббельс, ни его чай. Я не знаю, о чем с ним разговаривать. И потом, кто он и кто я? Он — министр пропаганды или еще чего-то, а я только актриса.

Единственный в ее жизни скандал был связан с тем, что она развелась с мужем-шведом, уйдя к режиссеру Роберто Росселлини

Карл Фрёлих ужасно разволновался. На него просто страшно было смотреть. Он действительно смертельно испугался.

- Если ты откажешься от встречи с ним, у меня будут страшные неприятности. Именно это я имею в виду. Неужели ты этого не понимаешь?

- Нет, не понимаю. А вообще, когда пригласят, тогда и будем это обсуждать.

Я поинтересовалась у своих знакомых на студии, что за суматоха стоит вокруг этих приглашений на чаепития к доктору Геббельсу, и услышала: «Да, молодые актрисы действительно его слабость, и он не привык, чтобы ему отказывали».

Мне не пришлось принимать никаких решений. Я так и не получила приглашения. Я была не в его вкусе. Так что бедный Карл Фрёлих зря так нервничал.

Нацистское давление проявляло себя тогда в Германии во всем. Я вспоминаю свою симпатичную учительницу, преподававшую сценический диалог. Она была резко настроена против Гитлера. В один из дней, когда все должны были вывешивать в окнах нацистские флаги (это бывало в дни выездов Гитлера или нацистских праздников), она флаг не вывесила. Нацисты вломились в ее квартиру и спросили:

- Почему не вывешен флаг?

- У меня его нет, — отвечала она.

- Купите, — настаивали они.

- Я очень мало зарабатываю уроками немецкого, и у меня на руках маленький сын.

- Это не оправдание. В следующий раз чтобы флаг был.

Она не обратила на это никакого внимания. Наступил следующий их праздник. Флаг она не вывесила, и в тот же день все окна ее квартиры оказались разбитыми. Она вставила стекла, но флаг по-прежнему отсутствовал. Следующий праздник — снова разбитые стекла. Мало того, маленький сын стал возвращаться из школы избитым. Ей ничего не оставалось, как пойти и купить флаг, вставить стекла и теперь уже вывешивать его в каждый положенный день. Они победили.

Мой главный партнер, Ганс Сонкер, как-то отвел меня в сторону и сказал: «Ингрид, выслушай меня внимательно. Ты думаешь, нам это нравится больше, чем тебе? Но что мы можем сделать? Люди все время исчезают. Мы протестуем, но мы рискуем не только своей жизнью, но и жизнью своих родных, друзей. Мы знаем, что не только евреи находятся в жутком положении, но и каждый, кто осмеливается выступить против режима. Людей сажают в лагеря. И потом — никаких известий. Уже перешептываются: «Где это? Что это за лагеря?» Мы не осмеливаемся даже самих себя спросить, что происходит... Вся Германия напугана до смерти».

Я покидала Германию без всякого сожаления. Карл Фрёлих был доволен моим отъездом, поскольку знал, что из-за беременности я скоро не влезу ни в одно платье. Он поспешил снять последние сцены».

ПРО ТО, КАК ОБЩАТЬСЯ С ПРОДЮСЕРОМ

После Германии 23-летняя Бергман, никому не известная в Америке, снявшаяся только в одном действительно популярном фильме, "Интермеццо", приехала в Голливуд, - и ею заинтересовался Дэвид Селзник, крупнейший продюсер, как никто умевший представлять публике новых звезд. Но он никак не может ее принять: занят, снимает "Унесенных ветром". Бергман бегает по каким-то вечеринкам с тогдашними звездами и не может поверить, что очутилась в компании таких знаменитых актеров (а имя этим звездам было Ричард Бартелмес и Грейс Мур - как быстро проходит слава земная, нынче никто их и не вспомнит). В барах ей не продают алкоголь - думают, она несовершеннолетняя. Она просаживает деньги в кафе-мороженое.

И везде всех поражает своим ростом - она была выше всех на любой вечеринке.

И она так тусовалась-тусовалась, а потом в какой-то момент ей сказали: "Мистер Селзник прибыл, он на кухне, ест, и он хочет вас видеть".

"Я встала и подумала: "Ну вот, пора встретиться с боссом". Пошла на кухню - а время было, наверное, час ночи - и там обнаружила человека, который лежал на столе. Ну то есть мне в первую секунду показалось, что он лежит и сгребает в рот пищу. Как только я возникла в дверном проеме, он бросил на меня взгляд и сказал:

- Господи! Снимите-ка туфли.

К тому времени я все уже знала про свой рост, и ответила:

- Не поможет. У меня обувь без каблуков.

Он простонал что-то невнятное, и я подумала: "Опять. Опять я какой-то уродец". Потом спросила:

- Вы не возражаете, если я сяду?

Он ответил:

-Конечно, садитесь. Доехали как - удачно?

И после паузы:

- Вы, конечно, понимаете, что ваше имя никуда не годится?

- Никуда не годится? Почему?

- "Ингрид" мы произнести не сможем. Вас будут звать Айнгрид, и Бергман - это тоже никуда не годится. Очень по-немецки. А сейчас с Германией начнутся проблемы, это ясно. А народ подумает, что в наших фильмах снимается немка. Есть, еще конечно, фамилия вашего мужа, Линдстром, похоже на Линдберг - Чарльз Линдберг, знаменитый летчик, его сейчас все любят и зовут Линди. Может, нам вас тоже назвать Линди? Хорошо? Мне это совсем не нравилось. Я ответила:

- Не хочу брать чужие прозвища. На самом деле я вообще не хочу менять имя. Меня зовут Ингрид Бергман, я с этим именем родилась, и я хочу, чтобы в Америке меня называли именно так, и людям придется научиться произносить это имя правильно. Если я его изменю, а потом в Америке у меня ничего не получится, как глупо я буду выглядеть, вернувшись с новым именем в Швецию!

Мистер Селзник это обдумал, еще что-то съел, и сказал:

- Ладно, обсудим утром. Теперь про вашу внешность. Брови слишком густые, зубы никуда не годятся, и еще много чего надо менять... Утром отвезем вас к гримерам, они подумают, что можно сделать...

Актриса получила за "Анастасию" "Оскар"

Теперь уже я задумалась. И сказала:

- Думаю, вы совершили большую ошибку, мистер Селзник. Вам не следовало покупать кота в мешке. Я-то считала, что вы увидели меня в фильме "Интермеццо", я вам понравилась, и вы послали Кей Браун в Швецию, чтобы разыскать меня и привезти сюда. Теперь вы меня увидели и хотите все во мне поменять. Лучше я откажусь от вашего фильма. Давайте больше не будем это обсуждать. Никаких проблем. Забудем. Я сяду на ближайший поезд и отправлюсь домой.

До сих пор не понимаю, почему я это сказала. В конце концов, мне было всего 23 года, я привыкла делать все, что велят мне мужчины, и я не знаю, откуда у меня взялась храбрость ответить ему "нет".

Он начал говорить о том, как меня будут раскручивать, и я ответила: "Нет, так меня не будут раскручивать. Я так дела не делаю". Мы сидели, уставившись друг на друга. Правда, он перестал жевать". Потом они стали лучшими друзьями.

ПРО ЛЮБОВЬ

В конце 40-х Бергман увидела в каком-то маленьком кинотеатре "Рим, открытый город", была совершенно потрясена. Ее особенно впечатлило, что музыку тоже написал Роберто Росселлини - она не сообразила в тот момент, что на самом деле композитором был его брат Ренцо, и решила, что автор - какой-то человек эпохи Возрождения, мастер на все руки.

Она еле-еле успокоила себя мыслью, что фильм, наверное, снял какой-то гений-однодневка, о котором больше никто никогда не вспомнит. Но потом она шла по улице и увидела, что в другом маленьком кинотеатре показывают фильм "Пайза". Пошла на него и снова была потрясена.

Она в книге подробно рассказывает, как сочиняла Росселлини письмо (еще и тестировала его на своем бедном муже Линдстроме! - милый, не слишком ли вульгарно я навязываюсь этому итальянцу?) "Дорогой мистер Росселлини,

Я видела ваши фильмы "Рим - открытый город" и "Пайза", и получила огромное удовольствие. Если вам вдруг понадобится шведская актриса, которая очень хорошо говорит по-английски, еще не до конца забыла немецкий, не очень хорошо понимает по-французски, а по-итальянски знает только Ti amo, я готова к вам приехать и сняться в вашей картине. Ингрид Бергман".

Это на самом деле история про судьбу, которая, если ей надо, непременно сведет двух людей. Письмо пришло на римскую киностудию, которая сгорела именно в тот вечер, когда была доставлена почта. Но письмо уцелело. Разгребая пожарище, сотрудники на него наткнулись и решили известить Росселлини - скорее ради прикола. Проблема была в том, что Росселлини со студией рассорился насмерть и даже не хотел брать трубку. Он ее какое-то дикое количество раз бросал, не дослушав сообщение до конца, и только каким-то чудом до него удалось донести, что шведская блондинка из фильма "Интермеццо" хочет с ним познакомиться.

Росселлини ничего не знал ни про "Касабланку", ни вообще про голливудскую славу Бергман, но фильм "Интермеццо" он видел - совершенно случайно, просто во время бомбежки прятался в кинотеатре, и там ему этот фильм показали несколько раз подряд, потому что бомбежка шла долго.

Ну и потом известно, что у них с Бергман случилось.

Есть пассаж, не попавший в советский перевод книги (потому что там речь шла про фильм "Анастасия", а в 1987 году эта тема еще считалась в СССР чересчур скользкой):

"Роберто не понравилось, что я решила сняться в этой картине. Началась большая ссора, и, как обычно, он пообещал, что со всей дури врежется на "Феррари" в дерево. Он и раньше всегда пугал меня самоубийством: покончу с собой, и это будет на твоей совести. Моя совесть этих угроз просто не выдержала. Я знала, что должна сняться в "Анастасии", и уже не верила в то, что он совершит самоубийство. Я сказала: "Надо думать о детях. Надо зарабатывать больше денег. Надо платить за электричество. Я должна вернуться к тому, что у меня получается". Но это было очень сложно".